Новый русский попугай - Наталья Александрова

Аплодисменты смолкли, и зрители потянулись в фойе. Ктопросто прогуливался, кто обсуждал голоса солистов. Женщины поправляли передзеркалом прически и ревниво разглядывали наряды знакомых.

Прилично, но несколько старомодно одетый мужчина летшестидесяти пяти, по обыкновению, направился в театральный буфет.

Дома он практически не употреблял спиртного, считал, что дляодинокого человека это прямой путь к алкоголизму, но в театре, особенно в оперном,непременно выпивал бокал шампанского или пятьдесят граммов коньяку. Таксказать, для полноты ощущений.

Вот и сейчас он взял бокал с золотистым напитком инаправился к свободному столику.

Однако не успел он пригубить коньяк, как рядом с нимраздался неприятный гнусавый голос:

— Папаша, можно присоседиться?

— Присаживайтесь. — Машинально ответив согласием,пожилой мужчина поднял глаза.

Его сосед выглядел очень странно. То есть, разумеется, наулице или в общественном транспорте он смотрелся бы вполне нормально: короткаястрижка, мясистый загривок, маленькие злые глазки, глядящие исподлобья, кожанаякуртка, едва не лопающаяся на широких плечах… такие субъекты сейчас встречаютсябуквально на каждом шагу, но в оперном театре, на «Тоске», подобный персонаж казалсянеуместным. Пожилой мужчина невольно отстранился и оглядел соседние столики —нет ли за ними свободного места.

— Что, папаша, не нравлюсь? — Сосед осклабился,сверкнув золотым зубом, и положил на стол тяжелую руку с короткими, поросшимирыжим волосом пальцами. — Не дрейфь, пробьемся!

— Отчего же? — Пожилой мужчина постарался вежливоулыбнуться. — Я хорошо отношусь к современной молодежи… особенно если онатянется к культуре. Вот вы, молодой человек, пришли в театр… значит, вамнравится опера?

— Не особенно… — признался золотозубый. —Честно говоря, папаша, я эту оперу терпеть ненавижу. Вот опер у меня былзнакомый, так я бы его просто голыми руками задушил! Редкая сволочь…

— Если позволите, я пойду, — пожилой мужчина началприподниматься из-за стола, — кажется, уже был первый звонок…

— Не спеши, папаша! — Золотозубый положил руку емуна плечо и с силой придавил. — Ты вон, я гляжу, еще бормотуху свою невыпил! Сиди, расслабляйся…

— Что вы себе позволяете… — Пожилой скосил глазана короткопалую руку и разглядел на ней лагерные татуировки. Старое сердцетревожно забилось, во рту пересохло. Он взял себя в руки и сильным движениемплеча сбросил ладонь уголовника, негромко проговорив: — Остынь, парень! Здесьтебе не дешевый кабак!

— Ага, и не зареченский шалман… — вполголосаотозвался парень, криво улыбнувшись.

— Что? — Перед глазами пожилого мужчины замелькалицветные пятна, в висках застучало.

— Ничего! Сиди, Лабух! Разговор есть!

Ему показалось, что свет в зале померк.

Сорок лет никто не называл его этой кличкой… Он надеялсяпрожить остаток жизни и больше никогда ее не услышать. И вдруг… как будтоприоткрылась дверь в прошлое, и оттуда потянуло холодом. Этот парень… онслишком молод, его тогда и на свете не было…

— Привет тебе от Соленого! — проговорил уголовниквполголоса. — Велел спросить, не забыл ли ты его… его и завмага ПалПалыча…

Не забыл ли он…

Да он скорее забудет самого себя.

Умирать будет — непременно вспомнит тот день…

Это было примерно сорок лет назад, когда он был глупым,молодым и некультурным. Он жил в небольшом старинном городке Зареченске, гдебыли птицефабрика, завод минеральных удобрений, пересыльная тюрьма, извилистаяречка Сысойка, в которой все местные пацаны ловили плотву и щурят, две церкви иДом культуры. Еще в Зареченске по странной иронии судьбы была музыкальнаяшкола. И в эту самую школу отдала его мать. Она работала бухгалтером наптицефабрике и хотела, чтобы ее единственный сын, ее кровиночка, выбрался изнищеты и мрака провинциальной жизни. Почему-то она вообразила, что зареченскаямузыкальная школа поможет ему в этом.

Музыкальную школу он окончил без большого труда, но учитьсядальше не получилось. Для этого у него не было достаточных способностей, а уматери — достаточных связей. Музыкальная школа действительно помогла ему тольков одном: он выяснил, что обладает абсолютным слухом. Правда, тогда же он узнал,что абсолютный слух без связей ровным счетом ничего не дает.

В армию его не призвали: кроме абсолютного слуха, у негообнаружилось плоскостопие. Возможно, для этого все же хватило связей егоматери.

И в то же время на птицефабрике обнаружилась значительнаярастрата: мать, стараясь создать единственному сыну приемлемые житейскиеусловия, запустила руку в карман государства. Ее отправили не в свою,зареченскую, тюрьму, а куда-то очень далеко, на восток, в другой конец однойшестой части суши. Ее отправили так далеко, что сын ни разу не воспользовалсяправом на свидание.

Он очень разозлился на мать. Не на то, что та проворовалась,а на то, что попалась и оставила его в нищете.

Тут-то ему и пригодился абсолютный слух: окончив курсы вобластном центре, он стал работать настройщиком. Как ни странно, в их городкемногие родители покупали своим детям музыкальные инструменты. Чаще всего —недорогие пианино ленинградской фабрики «Красный Октябрь», но попадались идовоенные немецкие рояли, так что профессия настройщика оказалась довольновостребованной.

Кроме того, время от времени он подрабатывал на свадьбах ипохоронах — играл на трубе в составе маленького самодеятельного оркестра, которымруководил старый аккордеонист, преподаватель из музыкальной школы. Тогда-то они получил среди местной шпаны сомнительную кличку Лабух.

С местной шпаной он сталкивался довольно часто: как-никакони выросли на одних пустырях, в детстве вместе ловили рыбу в речке Сысойке илазали за яблоками в чужие сады. Теперь все выросли и занимались другимиделами, более серьезными, чем кража яблок, но Лабух время от времени играл спрежними приятелями в карты или пил пиво в шалмане, расположенном напротивтюрьмы, где веселая буфетчица Люська иногда наливала в долг.

Понятное дело, там где пиво и карты, нередко случалисьдраки, в которых Лабуху порядком доставалось.

По непонятной причине ему покровительствовал знаменитый ворпо кличке Соленый. По слухам, Соленый отслужил несколько лет на флоте, гдеприобрел шикарную развалистую походку, нехорошую болезнь и несколькоспецифически морских выражений. Бывший моряк не раз выручал слабосильногоЛабуха в драке, пил с ним разбавленное пиво и приговаривал, похлопывая поплечу:

— Умный ты парень, Лабух… больших дел наделаешь, еслимилиция не остановит. А я умных люблю… сам бы хотел умным быть, да дуракомродился!