Большая книга ужасов — 6 - Эдуард Веркин

– Много разного бывает, – сказал Куропяткин. – Много…

И достал из футляра черную трубку. Странную такую, по форме напоминающую череп. Сунул в зубы мундштук…

– Курить будешь? – спросил его Кошкин с легкой завистью.

– Не, – покачал головой Куропяткин. – Не буду. Врачи запретили. Говорят, здоровье непоправимо подорвано. Тринадцать лет, как-никак…

Кошкин и Сунцов уважительно переглянулись – среди всех школьных ребят один Куропяткин уже бросил курить. Причем бросил не что-нибудь, а настоящую трубку. И бросил тоже не просто так, а в связи с ухудшившимся здоровьем.

Еще только у одного Куропяткина имелись настоящие кожаные сапоги – «казаки» с железными носками, а также черный плащ, черная шляпа и необыкновенные зеленые очки. Даже сейчас, несмотря на наступающие сумерки, Куропяткин был в этих самых круглых зеленых очках. Говорили, что он даже спит в этих очках, даже в ванной в них моется. Когда учителя на уроках пытались эти очки с Куропяткина снять, он говорил, что у него редкое заболевание глаз – дневной свет ему противопоказан. И предъявлял соответствующую справку.

Очки, кстати, Куропяткину здорово шли.

– Слышь, Пятка, – Кошкин подмигнул Сунцову, – тебя можно спросить?

Куропяткин погрыз трубку, задумчиво поглядел на реку. Потом сказал:

– Спросить, конечно, можно… Отчего не спросить…

– Только ты не ври, хорошо? – Кошкин попытался заглянуть ему в глаза, да только не получилось – через зеленые стекла глаза были почти не видны.

– Я никогда не вру, – лениво ответил Куропяткин. – Всегда только правду режу. Чистую, как горный ручей.

– Ага, – хмыкнул Кошкин, – правду… А про Красные Ворота тоже правда?

Куропяткин постучал трубкой о каблук, выбил воображаемый табак и сказал:

– Если хочешь, я тебе даже покажу их, Красные Ворота. И тебе, Сунцов, покажу…

– Не надо, – дружно замотали головами Кошкин и Сунцов.

Куропяткин презрительно плюнул на песок, оставил трубку и стал сворачивать из бересты факел. Ночью он собирался отправиться по берегу, побить острогой рыбу на уху, поэтому факелов было нужно много.

– А то, если хотите, можно сходить. – Куропяткин стал обжигать факел, вкусно запахло горелой березовой корой.

– Не хотим, – снова сказали Сунцов и Кошкин.

– Вот так всегда… – Куропяткин вздохнул. – Говорят, враль, говорят, гонщик, а как доходит до дела… Ладно. Так чего, Кошак, ты там спросить хотел?

– Про палец мы хотели спросить, – Кошкин придвинулся поближе к Сунцову, – это правда?

– Что – правда? – серьезно спросил Куропяткин.

Кошкин стал смотреть в сторону.

– Ну, ты говорил… Вроде как… Ну, типа того, что тебе палец, это…

Кошкин замялся окончательно.

– Чего это? – спросил Куропяткин.

– Ну, это… Что типа того…

Возле воды мелко задребезжал колокольчик на донке. Кошкин и Сунцов вздрогнули.

– Налим, – сказал Куропяткин. – Пусть заглатывает, так надежнее…

Кошкин и Сунцов поморщились.

– А давайте я вам про Рыбака расскажу? – неожиданно предложил Куропяткин. – Это классная история…

– Не надо про Рыбака, – отказался Кошкин.

– Почему? – заинтересовался Сунцов. – Почему про Рыбака не надо?

– Он Елкиной про Рыбака рассказал – она месяц заикалась! – прошептал Кошкин. – И без мамы уснуть не могла.

– Да-а… – протянул Сунцов.

– Лучше ты нам про палец расскажи. Говорят, это… смешная история.

Куропяткин отложил факел, огляделся. Кошкин и Сунцов тоже огляделись. Кошкин поежился.

– Ну, про палец так про палец, – сказал Куропяткин. – Только это на самом деле не страшная история. Смешная, скорее. И этакая… Героическая. Ну, не в настоящем смысле, в таком… В смешном смысле.

– Нам сейчас смешная и нужна. – Кошкин поглядел на черную воду.

Где-то далеко в городе свистнул маневровый локомотив, от этого Кошкину стало еще грустнее. И совсем уж одиноко.

– Пятка, а это правда, что тебе палец вампир оттяпал? – брякнул Сунцов.

Кошкин ткнул его локтем в бок, но слишком поздно – Куропяткин уже уставился на Сунцова через зеленые очки, смотрел долго и изучающе…

Сунцов медленно съеживался от этого зеленого взгляда, съеживался – до тех пор, пока не свалился с коряги.

Кошкин осторожно хихикнул.

Куропяткин подождал, пока Сунцов вернется на корягу. А затем улыбнулся из-под очков и медленно снял с левой руки перчатку.

Безымянного пальца у Куропяткина не было. Кошкин и Сунцов затаили дыхание.

– Это правда. – Куропяткин сжал руку в кулак, кулак получился с розоватой прорехой. – Этот палец мне отгрыз вампир. Три года назад…

Случилось это три года назад. Тогда я жил в одном городе… Пусть будет город Ч. Этот город Ч стоял на одном из притоков Волги. Причем расположен был весьма интересно – половина города на одном берегу, половина – на другом. Моста не было, и с берега на берег ходили такие небольшие катера, типа речные автобусы.

А посередине реки, чуть ближе к правому берегу, был остров. Даже не остров, так, островок, может, в пару футбольных полей от силы. Берег был в этом месте довольно скалистый, и островок представлял собой кусок отколовшегося от берегового утеса камня. Его, кстати, так и называли – Каменный остров, или просто Камень.

Никакой жизни на Камне не было. Росло несколько сосен, и все, даже кустов – и то не прижилось.

Иногда местные жители отвозили туда старых собак, кошек и других животных, которые надоели, но усыплять которых было жалко. Оставляли на берегу им еду и уплывали. И потом тоже еду привозили. И иногда эту еду кто-то забирал. А кто забирал – неизвестно. Ходили слухи, что на острове обитает какое-то странное существо, вроде подземного крокодила, но что это за существо – толком никто сказать не мог. Но считалось, что оно сжирает всех животных, появляющихся на Камне. И жрачку, которую им оставляют, тоже употребляет.

Самые врали говорили, что существо это вообще древнючее, что обычай оставлять на острове животных пошел от обычая оставлять чудовищу самую красивую девушку…

На что местные историки и ученые возражали, что все это неправда. И что никаких древностей на острове нет, а самому острову не более четырехсот лет – именно тогда он и откололся от берега.