Волк и голубка - Кэтлин Вудивисс

В давние забытые времена, когда леса северной Англии населяли друиды, отправлявшие свои обряды во тьме ночей, некий юноша воспылал страстью к битвам и изучал военные искусства с таким прилежанием, что никто не смог превзойти его в ратном деле. Молодой человек назвал себя Волком и силой отнимал у людей то, на что падал его взор.

Вскоре молва о его подвигах достигла слуха богов, живших на высокой горе между землей и Валгаллой. Вотан, владыка богов, послал гонца с приказом уничтожить дерзкого выскочку, грабившего людей, который бросил вызов судьбе. Эти двое сошлись в смертельном поединке, бушевавшем две недели, на всем пространстве от белых скал юга до пустынных каменистых берегов севера. Воин был поистине велик и могуч, и даже посланец Вотана не смог его уничтожить. Он вернулся на вершину горы и признал свое поражение.

Много дней Вотан предавался глубокому раздумью, ибо по закону неумолимого рока всякому победившему посланца богов даровалась вечная жизнь. Наконец Вотан рассмеялся, и небеса над Волком дрогнули. Воздух сотрясали ужасающие удары грома, ослепительные молнии пронизывали тучи, но юноша стоял с гордо поднятой головой и обнаженным мечом, не желая склониться перед верховными силами.

— Да, ты заслужил вечную жизнь, — проревел Вотан. — но глупость не красит истинное мужество, и я не позволю тебе грабить и убивать невинных. Ты обретешь бессмертие, но с этой минуты ты ринешься в бой лишь по воле Вотана.

И, оглушительно рассмеявшись, Вотан исчез. Тотчас молния ударила в дерзкого юношу. Клуб дыма медленно поднялся и рассеялся, а на том месте, где стоял несчастный, наливалась багровым светом статуя присевшего в прыжке огромного железного волка с навечно застывшим оскалом.

Ходят слухи, что в глубокой лощине близ границы с Шотландией до сих пор стоит железный хищник, коричневый от ржавчины, обвитый ползучими растениями, поросший мхом. Но когда в стране бушует кровавая бойня, волк превращается в воина — сильного, могучего, дикого и непобедимого.

И вот теперь орды Вильгельма пересекли канал, а Гарольд ринулся на него с севера, и война стала неизбежной…

28 октября 1066 года

На поле битвы воцарилась гробовая тишина. Вопли и стоны раненых постепенно смолкли. Ночь вступила в свои права, и время, казалось, остановилось. Зловеще-кровавая луна взошла на неразличимом во мраке горизонте, и лишь леденящий душу вой вышедшего на охоту волка изредка оглашал окрестности. Туман, поднявшийся с болот, укрывал белым саваном изрубленные, пронзенные копьями и стрелами тела погибших. Низкий земляной вал, кое-где небрежно укрепленный камнями, покрывали трупы мужественных защитников городка. Позади поднималась величественная темная громада Даркенуолда. Единственная сторожевая башня пронзала небо безжалостным клинком.

Эйслинн сидела на усыпанном тростником полу зала, перед креслом, в котором когда-то восседал ее покойный отец, последний лорд Даркенуолд, вершил суд и расправу над крепостными своего поместья. Вокруг тонкой девичьей шеи, словно змея, обвилась грубая веревка, другой ее конец держал высокий темноволосый норманн, облаченный в кольчугу. Он небрежно прислонился к спинке кресла, на котором был неумело вышит герб лорда Эрланда. Рагнор де Марте хладнокровно наблюдал, как его люди грабят дом: поднимаются по узким ступенькам в спальни, громко хлопая тяжелыми дверями, обыскивают сундуки и ссыпают добычу у ног предводителя. Эйслинн узнала свой кинжал с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, золотой пояс филигранной работы, сорванный с нее всего несколько часов назад.

Среди мародеров то и дело вспыхивали ссоры из-за наиболее понравившегося трофея, но стоило главарю бросить несколько резких слов, как забияки стихали и неохотно бросали предмет спора в высившуюся на полу груду. Эль лился рекой, а мясо, хлеб и прочие припасы уничтожались теми, кому повезло их отыскать, прямо на месте. Закованный в железо рыцарь, один из бесчисленных орд Вильгельма, время от времени прикладывался к рогу с вином, не заботясь, что кровь лорда все еще пятнает кольчугу. Норманн дергал за веревку, с наслаждением глядя, как грубые волокна впиваются в нежную кожу Эйслинн. Каждый раз, когда очередной рывок вызывал гримасу боли на ее личике, победитель безжалостно ухмылялся, и его раздражение, казалось, немного стихало. Однако, по-видимому, ему гораздо больше пришлись бы по душе слезы и мольбы девушки о милосердии.

Но Эйслинн оставалась невозмутимой и взирала на мучителя со спокойным вызовом, отчего тот приходил в бешенство. Другие пресмыкались бы перед ним и просили пощады. Но эта девушка держалась с несомненным превосходством. Интересно, есть ли предел ее хладнокровию и силе воли? Ничего, он выяснит это еще до рассвета.

Де Марте нашел девушку с ее матерью, леди Майдой, в зале, когда вместе со своими людьми разбил тяжелую дверь и ворвался внутрь. У женщин был такой вид, словно они приготовились выстоять против всего норманнского войска. Сам Рагнор, с окровавленным мечом наготове, остановился на пороге, пока его люди рыскали по залу в поисках оставшихся воинов. Не обнаружив никого, кроме этих двоих и рычавших, ощерившихся псов, они опустили оружие. Собак усмирили несколькими ловкими пинками и ударами и привязали в углу. Женщин ждала куда худшая участь.

Кузен Рагнора, Вашель де Комте, шагнул к девушке с явным намерением предъявить на нее права. Но тут ему под ноги бросилась Майда. Вашель пытался оттолкнуть немолодую женщину. Ее хищно скрюченные пальцы безошибочно нащупали его короткий кинжал, и она успела бы выдернуть клинок из ножен, но Вашель вовремя предупредил ее порыв и ударом закованного в латную рукавицу кулака свалил несчастную на пол. Эйслинн с криком метнулась к матери, и прежде чем Вашель добрался до девушки, Рагнор встал между ними и сдернул у нее с головы тонкую сетку. Сияющая копна медных волос вырвалась на волю. Норманнский рыцарь запустил руки в густые пряди и рывком заставил Эйслинн подняться, а потом, протащив по полу, бросил в кресло и привязал ее руки и ноги к тяжелым деревянным ножкам и подлокотникам.

Майду, которая все еще не пришла в сознание, швырнули к дочери и тоже связали. Потом рыцари присоединились к своим воинам, обыскивающим дом.

Теперь девушка сидела подле Рагнора, побежденная, и по-видимому, ожидавшая, что недалек тот час, когда она уйдет навеки в бескрайние серые угодья смерти. Однако с уст ее не сорвалось ни слова мольбы или жалобы. В какой-то миг Рагнор понял, что незнакомка обладает силой духа, присущей лишь немногим мужчинам.

Но Рагнор даже не догадывался, какой пожар бушевал в душе Эйслинн, пытавшейся унять дрожь и сохранять гордое безразличие. При виде матери ей хотелось зарыдать. Майда прислуживала захватчикам, неловко семеня связанными в щиколотках ногами. Сзади волочился обрывок веревки, и мужчинам, казалось, доставляло огромное удовольствие наступать на него. Они весело хохотали всякий раз, когда Майда падала, и с каждым новым падением Эйслинн бледнела все больше. Если Майда неуклюже валилась на пол с полным подносом еды и питья, веселье усиливалось, и прежде чем она успевала встать на ноги, получала пару пинков за свою нерасторопность.