От детерминизма к свободе: метафизические основы этики - Илья Свободин

Илья Свободин

От детерминизма к свободе: метафизические основы этики

Введение. Проблема

Понятие "свободы" является самым загадочным в философии, а проблема "метафизической" свободы (иногда называемой проблемой "свободы воли") – без сомнения самой главной философской проблемой. На ней споткнулись абсолютно все философы, что не удивительно: не смотря на ясность постановки проблема неразрешима. В то же время ни один практически важный философский вопрос нельзя решить не привлекая свободы, ибо свобода – фундаментальное свойство человека отличающее его от остального мира. Ниже представлены некоторые неформальные соображения помогающие разобраться в проблеме свободы.

Прежде всего, не следует думать, что в свободе есть что-то мистическое, потусторонее или трансцендентное. Философия требует рационального мышления. Проблема с рациональностью однако в том, что если следовать только ей, мы никогда ничего не сможем обьяснить, поскольку любое логическое построение требует исходных постулатов. Постулат – это проявление веры. Другое дело, что эта вера должна быть как-то обоснована. Наилучшее обоснование то, которое наиболее правдоподобно, которое наиболее точно отражает наши интутивные ощущения окружающего мира. А поскольку философия, в сущности, занята именно постулатами, она требует не столько логических построений сколько умения быть "интуитивно правильным".

Таково, на мой взгляд, следующее утверждение: понять свободу до конца невозможно, поскольку и понимать свободу, и давать ей определения можно как угодно – в этом сущность свободы. Именно так мы "чувствуем" свободу – как пособность думать, говорить и поступать наперекор всему. И если бы дело обстояло иначе, если бы мы знали как "работает" свобода, она бы исчезла! Поэтому свободу нельзя однозначно, "правильно" и "истинно" определить. Можно лишь пытаться её осмыслить отталкиваясь от её противоположности – определённости, ограниченности, предзаданности, обязательности, необходимости, принудительности и т.п. Однако свободу нельзя считать и противоположностью чего-то (назовём это что-то "детерминизмом"), поскольку противоположность уже означает определение от противного. Будем считать свободой "всё кроме детерминизма", "всё что не детерминизм".

Но если мы не знаем и никогда не узнаем что такое "свобода", как можно обращаться с этой сущностью? Мы должны рассматривать свободу вместе с её антиподом детерминизмом как обьективные, т.е. независимые от нас свойства, качества или аспекты мироздания. Такой подход позволяет свободу не только в какой-то степени осмыслить – распознать её проявления, увидеть её следы, но и, самое главное, положить в основание обьективной, а значит и единственно правильной этики.

Можем ли мы быть уверены, что свобода действительно существует, что наши чувства не обманывают нас, что это не иллюзия или "социальная условность"? Нет конечно, но задавая себе очередной каверзный вопрос, мы лишь утверждаем нашу способность понимать мир. Сама возможность сомневаться в свободе говорит о её наличии. Мы можем считать, что она у нас есть, а можем что нет, но это и есть наша свобода, наш свободный выбор, и он, как и результаты наших размышлений, непредсказуем. С сомнения начинается познание, и если нет свободы – нам не нужно познание: оно бессмысленно, потому что ничего не меняет. Но если мы сомневаемся, если мы задаём себе вопрос о свободе – значит мы ищем знание и значит наша свобода не обманывает нас. Свобода мыслить ведёт к свободе действовать и поскольку нами в конечном итоге руководит свобода – именно её мы проводим в мир своими действиями. И именно к ней направляет нас обьективная этика.

Но как могут сосуществовать детерминизм и свобода и почему такая метафизическая свобода служит основанием этики? Давайте отбросим сомнения (или запасёмся ими) и начнём с начала, с первого вопроса.

Философия, наука, человек

– Давайте. Что такое философия? Зачем она?

Философию по традиции переводят как "любовь к мудрости". Философия обьясняет, или лучше сказать, пытается обьяснить мир.

– Ничего себе "обьясняет"! Да в ней не поймёшь ничего!

Это тоже можно обьяснить.

– Тогда может с этого начнём?

Хорошо. У непонятности есть две группы причин – обьективные и субьективные.

– Ну вот, начинается!

Нет пока. Давайте начнём с обьективных. Как вы думаете, каков главный вопрос философии?

– Что первично: работа или зарплата? Шучу.

Главный вопрос можно сформулировать так: "Что мы знаем о свободе?"

– Странный вопрос! Почему бы не спросить как-то посолиднее, понаучнее… Например: Что есть свобода? Звучит?

Звучит. Беда с ним в том, что ответа на него нет. Мы даже не можем твёрдо утверждать что свобода "есть".

– Ого! Прояснили!

Не надо падать духом. "Что мы знаем о свободе" тоже хороший вопрос. Более того, на него можно отвечать бесконечно долго, гарантируя работу всем будущим философам, а это дело очень хорошее!

– Не уверен. Это значит лишь, что полной ясности так никогда и не будет!

Да, но зато будет всё ясней и ясней, а разве этого мало?

– Ну допустим. И что же мы знаем о свободе?

Вот это мы и обсудим далее. А пока заметьте самое важное – мы не знаем что такое свобода и даже существует ли она.

– Тогда зачем мы тратим на неё время? Да ещё всю философию под это запрягли?

Как минимум потому что свобода – то, что делает нас людьми. Без свободы наш мир невозможно понять, а понять свободу бесконечно трудно. Отсюда обьективные непонятки с философскими текстами.

– Ну а субьективные?

Происхождение этой группы причин кроется в самих философах.

– Спасибо. Я думал, вы скажете – в читателях!

В них тоже, но к ним предьявлять претензии нет смысла.

– Согласен! А что не так с философами?

К счастью не со всеми. Есть очень много хороших философов – кратких и ясных. Особенно много их было раньше.

– Почему?

Я думаю их стало слишком много.

– Философов много, а свобода одна?

Всё шутите? К сожалению, философия постепенно перестала быть любовью к мудрости, а стала любовью к чему-то другому, например, к академическому результату. Согласитесь, это вовсе не "краткое и ясное обьяснение сложных вещей".

– А не ошибаетесь ли вы?

По крайней мере этим правдоподобно обьясняется не только обилие философских текстов, но и их пустота, схоластичность. Поневоле приходишь к выводу, что ныне главное умение философа заключается в том, чтобы выразить старую мысль новыми словами, а ещё лучше – запутать очевидную. Чем заумнее мысль, тем