Умри со мной - Элена Форбс

Могильный камень был почти шести футов высотой, весь изъеденный ветрами и непогодой, покрытый лишайником. Над табличкой: «Как коротка жизнь, как скоро приходит смерть» — парили два пухлощеких херувима. «Как скоро приходит смерть» — до чего ж верно! А девушка опаздывает. Его невеста. Его партнерша — до тех пор, пока смерть не разлучит их. Опаздывает уже больше чем на десять, черт ее дери, минут, отметил он, в который раз — нетерпеливо — взглянув на часы. Она что, не прониклась всей важностью момента? Ей плевать, что он дожидается ее, торчит тут на холоде? Скоро уже стемнеет, потянутся домой с работы люди, и они упустят свой шанс.

Он оглянулся на вход в церковный двор; ветер бледным облачком уносил его дыхание. По-прежнему пусто. Изо всех сил потопав по плоской могильной плите в надежде согреться и глубоко засунув руки в карманы плаща, он укрылся под церковным порталом. Он подумывал даже, не вдеть ли ради торжественной церемонии цветок в петлицу, но все-таки не стал. Слишком бросается в глаза. Да и цветы он терпеть не может.

Куда же это она запропастилась? А вдруг и вообще не собиралась приходить? Просто морочила ему голову? При этой мысли ногти пребольно впились в ладони. Он сплюнул через плечо, воображая, что с ней сотворит, если девка и правда подставит его. Уговаривая себя не дергаться, он оглядывал густые сплетения паутины, кисеей свисавшие между колоннами портала, и уперся взглядом в жирную дохлую муху, запутавшуюся в ее липкости. Девушка придет. Должна прийти. Она не подведет его. Не посмеет.

Он уловил краем глаза движение и резко обернулся. Девушка стояла в конце дорожки, в рамке кованых железных ворот, на верхней ступеньке крыльца, глядя на него испуганными глазами. Лицо, обрамленное длинными волнами волос, было похоже на полную луну: такое же белое и безликое. Его накрыл вал возбуждения, мурашками окатив спину, вздыбив на загривке волоски. Ладони защипало от пота. Он резко втянул воздух. Облизал кончиком языка губы, пригладил волосы, следя, как она вошла в ворота, приближается к нему. Вприскочку, как мелкая птичка, нервно, запинаясь, ни на секунду не отрывая от него глаз. Моложе, чем ему представлялось, лет ей четырнадцать-пятнадцать, не больше. Его дева, его невеста. Настоящий для него идеал. Он не мог выговорить ни слова: перехватило дыхание.

Вся в черном, как он и настаивал, она тонула в стареньком плаще, явно слишком большом для нее: или позаимствовала у кого-то, или купила в секонд-хенде. Из-под плаща выглядывала неровная оборка длинной юбки, на ногах — тяжелые ботинки с ремешком и серебряной пряжкой на щиколотке. Он отмечал все детали, довольный, что сделала она все, как ей было велено.

В нескольких шагах от него девушка остановилась в неуверенности, близоруко прищурилась, вглядываясь:

— Ты — Том?

Голос у нее был тонкий, высокий, интонация совсем детская. Он различил легкий акцент, но не сумел разобрать — какой. Стараясь сдержать возбуждение, он выступил из тени, улыбнулся, протянул руку:

— Привет, Джемма.

Дрожа, нерешительно, она тоже протянула ему маленькую руку, выглянувшую из-под подвернутого рукава плаща. Он поднес к губам ее пальцы — ледяные, вялые. Коснувшись ее кожи, он уловил слабый запах мыла «Перз», и тут же всколыхнулись неприятные воспоминания. Довольно резко он отпустил, почти отбросил ее руку, и глаза девушки, сразу смешавшейся, убежали в сторону, она крепко обхватила себя руками. Он ласково взял ее под локоток и притянул к себе.

— Дорогая Джемма, ты такая красивая. Гораздо красивее, чем мне представлялось. Гораздо. Настоящая красавица.

Все так же уткнув глаза в землю, она вспыхнула, смущенно поежившись от удовольствия. Без сомнения, такие слова ей говорили в первый раз.

— Ты уверена, что хочешь сделать это? — спросил он.

Она взглянула на него, глаза в светлых ресницах жадно обежали его лицо, будто ища ободрения. Понравилось ли ей то, что она увидела? Показался ли он ей красивым? Ну конечно же! Он прочитал это в ее взгляде. Он именно такой, как она и надеялась, даже красивее. Он так долго заполнял ее мечты, и теперь вот он — Прекрасный Принц. Стоит перед ней, из плоти и крови.

И чего эта чертова песня так и крутится у него в голове?

О да.

О да.

Да.

Да. Голод. Томление. Так трудно контролировать их.

Да, он все время твердил, что любит ее.

Он наклонился поцеловать ее как следует. И снова на него пахнуло мерзким запашком «Перз». Она что, с ног до головы намыливалась этой дрянью? Он попытался отгородиться от запаха, стал наблюдать за ней: девочка легонько вздохнула, крепко зажмурила глаза, поддаваясь ему, губы у нее так и остались плотно стиснутыми, словно бы для детского поцелуя. Он подивился ее неопытности. Большинство девчонок ее возраста ведут себя только что не как шлюхи.

Он снова поцеловал ее, не спеша отнять рот от ее губ, чуть коснувшись их языком, чувствуя, как она обмякает в его объятиях. Он изучал ее: не тронутые пинцетом брови, тонкий золотистый пушок на щеках, поблекшую россыпь веснушек на носу. Зимний свет украл краски ее лица, облил его смертельной бледностью. Он не сомневался, девочка — девственница, хотя его это особо не прельщало.

Подержав ее в объятиях достаточно — по его расчетам — долго, он отступил, и девушка распахнула глаза. Ясные, синие — без сомнения, самое красивое, что у нее есть. Такие доверчивые, добрые и невинные. Она и вправду идеальна для него. Он улыбнулся своей удаче, сверкнув красивыми, ослепительно белыми зубами.

— Ты на самом деле уверена? Не отнимаешь у меня без толку время?

Девушка отвела глаза, как будто его взгляд обжигал ее, тонкие пальцы крутили нитку, торчавшую из обшлага плаща.

— Я ведь, знаешь ли, настроен серьезно. — Он пристально следил за выражением ее лица. — Не подведешь меня?

Она медленно помотала головой, но он все еще не был убежден до конца. Легонько тронул ее за подбородок, заставляя снова посмотреть ему в глаза:

— Ну же. Мы совершим это вместе. Вместе навсегда, ты и я.

Это были слова из другой песни, ей такая банальщина наверняка нравится. Ей легко было угодить, она с наслаждением глотала стишата, которые он ей посылал по электронной почте, — сплошь о любви и смерти. Они задевали ее за живое, падали на благодатную почву, открывая шлюзы для ее сокровенных признаний и чаяний. Боль, одиночество — грустный каталог пренебрежения ею, ее несчастности. А он так прекрасно понимал ее. Он стал для нее родственной душой, ее первой, ее единственной любовью.